22.12.2025
Фото: Коллаж Mustafin Magazine
Текст: Жангир Джангильдин
С чего начать читать казахскую литературу
11 must-read произведений XX века по мнению издателя Алины Гатиной
Путь казахской литературы достаточно извилист. На ее дороге лежало немало камней преткновения, будь то соцреализм, 90-е, продолжающийся поиск самоидентичности и новых нарративов или же недостаток академических исследований. С одной стороны, у нас есть устоявшиеся столпы в виде школьной программы, с другой – многие произведения недоступны широкому читателю из-за банального отсутствия экземпляров.
Автор Mustafinmag обсудил эту тему с писателем и основателем издательства “ADAM Fiction” Алиной Гатиной. Она поделилась своим must-read списком казахской прозы XX века, с которой обязательно стоит ознакомиться перед тем, как перейти к современности.
Мысли и наблюдения во время подбора
Составлять must-read списки казахской прозы XX века мне всегда непросто.
Алина Гатина
Во-первых, здесь немало произведений соцреализма, которые современный читатель может отвергнуть из-за идеологической составляющей, не дойдя до глубины текста, где налет соцповестки легко убирается, оставляя за собой почти энциклопедическую и художественно осмысленную глубину национального самосознания, культуры, психологии и быта людей.
Писатель и основатель “ADAM Fiction”
Во-вторых, степень доступности этих текстов в сети иногда нулевая, и на этапе поиска люди понимают, что нужно идти в магазины, библиотеки или искать на маркетплейсах. Сколько читателей доходят до реальных книг, неизвестно.
Дисклеймер: В предложенном списке намеренно не упоминаются романы, которые у всех на слуху. Например, “Путь Абая”, “Кочевники”, “Кровь и пот”.
Беимбет Майлин “Рыжая полосатая шуба”
Противопоставление старой власти новым порядкам, богатства – социальной несправедливости – казалось бы, понятная и расхожая фабула многих рассказов, описывающих раскулачивание. Почти документальные факты о том, как вчерашние батраки, поверившие обещаниям советской власти о рае земном, терзали набитые доверху сундуки баев и купцов и наряжались в их платья и шубы, тоже попадали в сцены художественных произведений.
Но если читать “Рыжую полосатую шубу”, сидя в XXI веке, уже зная то, какой ценой устанавливался социалистический рай на земле, видишь иронию и сатиру рассказа только средством, благодаря которому его одобрила большевистская цензура. В остальном же испытываешь глубокое сочувствие к людям с шубами и без, которые одинаково гибли от голода и исчезали физически и морально в горниле коллективизации.
Мухтар Ауэзов “Серый лютый”
Казахские и (не только) писатели советского периода умели говорить эзоповым языком. Благо подлинно художественный текст строится на образах и метафорах. Если в советской аннотации знаменитый “Серый лютый” был рассказом о свирепом волке, не помнящим доброты, то в современном прочтении у него открывается метауровень.
Здесь – аллегория на борьбу между устоявшейся вековой традицией – мощной и древней – и эпохой безвременья с еще неоформленными ценностями. Об этом говорит известный ученый и переводчик Кайрат Жанабаев.
Магжан Жумабаев “Грехопадение Шолпан”
В отличие от значительной части казахских писателей, создававших сильные и благородные образы женщин, иногда больше литературные, чем живые, Магжан Жумабаев обращается к природе женской чувственности и делает ее не пороком (хоть название рассказа и отсылает к обратному), а трагически подавленной силой.
Абсолютный модерн в казахской литературе, который в силу ментальности того периода еще не знал женщины, не вписывающуюся в канон традиций, где она может быть только покорной женой, плодовитой матерью и благообразной единицей рода.
Сабит Муканов “Ботагоз” / Габит Мусрепов “Улпан ее имя”
Исторический фон Ботагоз – жернова 1916 года и все, что было после. И тем не менее роман можно читать не только как книгу эпохи, но и как рядовую историю, где внутреннее взросление женщины, любовь, выбор и ответственность оказываются важнее времени, в котором происходят события.
Говорить об Улпан удобно в связке с Ботагоз. Если Муканов пишет о своей героине с нежностью и сочувствием, то Мусрепов сознательно делает Улпан легендарной фигурой, лишенной мелкой психологической суеты. И если Ботагоз – фигура скорее лирическая, то Улпан – хрестоматийно-эпическая, сумевшая возглавить род. В современных терминах “Улпан ее имя” – роман о женском лидерстве в патриархальном обществе степи.
Бауыржан Момышулы “Психология войны”
Несмотря на то что это единственный текст из списка, который не имеет отношения к художественной литературе, он слишком значимый, чтобы о нем умолчать. Это глубокий анализ состояния человека на войне, размышления о страхе, дисциплине, долге, мужестве в условиях, когда смерть близка не философски, но физически.
Кроме того, лишенный канцеляризмов и речевых излишеств текст, местами читается как лирический: “Надежда на жизнь согревает сердце – каждый солдат хочет жить”. Стихи Момышулы “не говори, что я, говори, что тысячи” также появляются в стенографии.
Ильяс Есенберлин “Влюбленные”
На этот раз никаких исторических подвигов, сражений, революции. Кроме известных всем текстов Есенберлина – эпического полотна о кочевниках и романа “Лодка, переплывающая океан”, в котором изображена борьба творческого человека с идеологической машиной, есть и роман о бытовом чувстве обычных мужчин и женщин.
Вторая половина XX века, городок Мыстау. Скульптор Жантас, крановщица Аяужан и другие герои: Улболсын, Каракоз, Асыгат, Шерубай расскажут, чем влюбленные отличаются от любящих, благородные – от ущербных. Правда, подвиг здесь тоже свершится, и не один.
Дулат Исабеков “Смятение”
Психологический роман, в котором сюжет вторичен, а основное движение в тексте – не смена событий, а смена внутреннего состояния героини. Это рефлексивная проза, в которую прекрасно вписываются внешне благополучные 70–80-е, когда люди от науки и искусства имели квартиры в центре Алматы, легко доставали дефицитные вещи, собирались по домам шумными компаниями и пили больше, чем позволяло здоровье.
“Смятение” – это роман и о поколении, которое достигло успеха, служило системе, но не прожило себя.
В условиях нехватки элементарных знаний о психологии человека и отсутствия навыка созидательного самопознания, о котором уже известно современным людям, герои “Смятения” Багила, Жасын, Саргел, Малике и другие пробираются к познанию себя на ощупь, иногда всерьез приближаясь к внутреннему распаду личности.
Сатимжан Санбаев “Белая аруана"
"На седьмой день он исчез. Старик думал, что он привык уже к новым местам, и перестал было за ним приглядывать. Да и всю эту неделю верблюжонок ни разу не отбивался от стада".
Так, по-хемингуэевски начинается самая медитативная повесть казахской литературы о ностальгии и поиске духовного дома, к которому так хочется вернуться, даже если тебя лишили зрения и можно идти, ориентируясь лишь на свои чувства.
Тынымбай Нурмагамбетов “Прощай, ата”
Самые трогательные голоса в художественных текстах принадлежат детям. Достаточно вспомнить книги “Мой дедушка был вишней” Анджелы Нанетти или “Арстан, я и виолончель” Марата Кабанбаева. И хотя повесть “Прощай, ата” написана от третьего лица, речь мальчика здесь красноречивей любых авторских описаний.
“Слушай меня, ата…Это я, Коктембай. Ты знаешь, кто к тебе приходил сейчас?.. Не принимай их молитвы, ата, не принимай! Ты бы видел, как меня били...Шодыр не отдает ослика...Ты говорил отцу и матери, что когда люди умирают, они обретают спокойную жизнь. А там нет таких, как Шодыр и Таласбай? Шодыр тебя хвалит, говорит, что ты был хорошим человеком. Отец притворялся, когда плакал, я видел, у него ни слезинки не было. Ата, они тебя обманывают”.
Эта история не только о прощании с человеком, но и с укладом жизни, уходящим в прошлое, о преемственности поколений, которая так часто рвется, оставляя младших без опыта старших, а тех и других – без понимания друг друга. Несмотря на сухой лаконичный слог, а скорее благодаря ему – повесть заставляет тихо скорбеть и ощущать, как монотонно ноет под ложечкой, стоит только подумать о дедушке, который давно умер, а ты ничем не смог ему помочь, потому что сам еще нуждался в помощи.
Смагул Елубай “Одинокая юрта”
Роман, закрывающий большую казахскую литературу XX века. Масштабное осмысление трагедии голода, репрессий, разрушения традиционного мира. Эпическое полотно с целой галереей героев: Пахраддин, Сырга, Хансулу, Шеге, Булыш, Балкия, Жекей, Азберген, Ждахай, Едыге и другими, из которых выживут не все.
Начавшаяся коллективизация заставляет людей уходить в неизвестные земли Ирана, Турции, Афганистана. Кто-то решает присоединиться к новой власти и уходит служить в милицию. “Откочевывать надо! Откочевывать! Весь и сказ. Выждать надо, чем тут все закончится. Афганистан, конечно, не рай земной, но улягутся времена – вернемся, даст бог”, – говорит Пахраддин, за которым из аула уходят все, кто не желает жить в неволе.
Что касается центрального образа романа – с падения юрты и начинается гибель прежнего мира.
