17.12.2025
Фото: Владимир Яроцкий
Текст: Владимир Яроцкий
Как Чингиз Капин разрешил себе остановиться
Портрет актера накануне премьеры “Белых ночей”
Вдоль шума Терренкура и субботних прогуливающихся идет человек в наушниках, с кипой белых листов под мышкой. Он тихо бормочет текст – не для кого-то, а будто проверяя его на слух и дыхание. Иногда останавливается, словно чтобы поговорить с рекой, иногда резко ускоряет шаг, не давая прохожим, приметившим знакомое лицо, опомниться и подойти за совместной “себяшкой”. Тем, кто все-таки затаился в засаде и выстреливает просьбой, он не отказывает – хлестко входит в кадр, коротко улыбается и снова исчезает.
Это Чингиз Капин. Сейчас он играет не роль, а состояние. Сложная репетиция без сцены, без партнеров, без зала.
Автор Mustafinmag встретился с Чингизом, накануне премьеры нового проекта “Белые ночи”. Он рассказал о тексте Достоевского, о времени, о новом актерском опыте и о том, почему иногда единственный способ продолжить движение – позволить себе остановиться.
Большая остановка
Фото: Владимир Яроцкий
В какой-то момент артист перестает быть вечным двигателем и впервые честно разрешает себе паузу. Не исчезнуть, не “уйти в тень”, не разыгрывать трагедию про выгорание и новую духовность, а именно отстояться, как автобус дальнего следования, который не может бесконечно мотаться между точками А и Б. Капин называет это состояние “зоной набора энергии и поиска новых смыслов”. И это звучит удивительно трезво для человека, которого привыкли видеть в непрерывном движении, в роли, в интонации, в шутке, в пританцовывании.
“У меня, впервые, случилась большая остановка”. – говорит он.
В этой фразе уже есть все: возраст, усталость от бесконечных ускорений, попытка вернуть себе ощущение реальности, где жизнь, не репетиция и не роль, а последовательность вполне конкретных дел. Через полгода ему сорок, отличная отправная точка понять, что работает, что износилось, а что пора заменить. “Это не кризис, а инвентаризация того, что у тебя есть, что ты умеешь и что больше не хочешь делать просто потому, что так принято”, – замечает Чингиз.
Артист честно признается, что последние два года выходит на сцену редко. И не потому, что разлюбил театр – наоборот. “Я прекрасно понимаю, что без сцены не могу жить”. Но именно редкость стала способом услышать себя: “Мне удалось переосмыслить все, что связано со мной… о чем бы хотелось говорить на сцене”. Театр перестал быть единственным местом, где происходит жизнь. И это, возможно, главное его сегодняшнее открытие.
Чистота роли
Чингиза все меньше интересует свобода как оправдание.
Чингиз Капин
Меня все больше тянет к чистоте исполнения. Как в фигурном катании или в боевых искусствах, где есть четкие правила. Я устал от неопределенности и от полной свободы и небрежности, от искусства, которое слишком часто прячется за словом “современное”, чтобы не отвечать ни за форму, ни за смысл
актер
В этот момент Капин неожиданно становится почти прагматиком. Говорит словами человека, решившего взрослеть: “С возрастом появляется странное желание конкретики: что сколько стоит, весит и что мне за это будет”. Дом, ипотека, ремонт, семья – слова, редко звучащие в театральных разговорах, вдруг оказываются важнее абстрактных рассуждений о призвании.
“Я человек прежде всего, а не артист”
В этих фразах есть легкий вызов всей романтической традиции театра, где актер обязан страдать, гореть и умирать на репетиции – желательно красиво, с сигаретой и цитатами. Чингиз, кажется, больше не покупает этот билет. В его мире театр перестает быть религией и становится профессией. А профессия, как известно, требует дисциплины и психологической гигиены.
Он даже произносит страшное для части театральной среды слово – “бизнес”. “Ребята, искусство – это бизнес. Я открыл свои глаза. Назовите мне художника, который не ест, не пьет, а только создает”. В этом есть и юмор, и горечь: будто он понял, что сакральность искусства слишком часто используется как ширма – чтобы не говорить о деньгах, ответственности и правилах игры.
Фото: Владимир Яроцкий
Отношения с современным театром стали осторожнее. Артист не ругает, не поучает, не отмахивается. Просто все чаще чувствует облегчение от того, что куда-то не пошел. Потому что иногда за обязательным разговором о смыслах обнаруживается пугающая пустота. Ему ближе позиция ясных рамок: здесь мы работаем, здесь зарабатываем или не зарабатываем, но понимаем – зачем. Даже если цель банальна, и это просто “лайки”. Честность для него важнее красивой неопределенности.
Театр – не обязан менять мир. Он может лишь отражать. А если берется «исправлять человека», то это уже не искусство, а педагогика и часто довольно сомнительная.
“Белые ночи” как способ навести порядок
Фото: Владимир Яроцкий
Именно в этом состоянии, трезвом, чуть уставшем, но неожиданно ясном, в его жизни появляются “Белые ночи”. Парадоксально: спектакль о мечтателе, одиночестве, любви и надежде приходит к человеку, который как раз пытается выстроить опоры, а не растворяться в тумане чувств. Для проекта Stages, который многие привыкли воспринимать как пространство джаза, биографий и легкого антрепризного ритма. Достоевский не как концепция и не как тренд, а почти случайно совпавшие люди, текст и момент.
Чингиз Капин
“Первая читка – и все за полтора дня сошлось. Режиссер, продюсер, артисты. Я прочитал текст и понял, что мне вообще ничего не нужно играть”.
актер
Актер рассуждает, что после долгих лет импровизации ему вдруг захотелось “точности роли”, где нельзя переставить слова местами, потому что меняется смысл. Где фраза “Ну да; да, будьте ради Бога, будьте добры” должна звучать именно так и только так. Чингиз повторяет ее снова и снова, с заметным удовольствием.
По афише Stages, “Белые ночи” – история о тонкой человеческой близости, любви и одиночестве, с живой музыкой, скрипкой Еркебулана Сапарбаева, режиссурой Никиты Патуева и сценографией Бопеша Жандаева. Но если смотреть на спектакль через состояние Капина, это другой жанр: попытка навести порядок в собственном внутреннем городе, с границами, правилами и теплой экзистенциальностью без самоуничтожения.
Фото: Владимир Яроцкий
Чингиз не превращается в адепта музейной классики. Его Достоевский – попытка вернуть автору легкость, неуверенность и тихую романтику Мечтателя, который еще не утонул в рефлексии. Возможность не ломать зрителя через колено, а просто быть рядом. “Мне сегодня не хочется пострадать, – говорит Чингиз без кокетства. – Хочется кино, выставок, иллюзии, мира, в котором не вонзают нож – ни в сердце, ни в спину”.
Путь мечтателя
Он много говорит о мечтах и вдруг признается, что эта роль биографична. “Будто Достоевский писал с меня”. Сильный в профессии, потерянный в простом бытовом контакте. Человек, умеющий говорить со сцены, но теряющийся в разговоре на кухне. “Я не умею слушать… начинаю копаться в своих мыслях и теряю контакт”.
Фото: Владимир Яроцкий
Важная часть его сегодняшнего настроения – попытка перенести “Белые ночи” из Петербурга в Алматы, не меняя текста, но меняя воздух. Чингиз говорит о городе так, будто заново учится видеть: “Мы привыкли скроллить и пропускать… а здесь – горы, реки, люди и дома. Пять утра, поливалка, прохлада, город только открывает глаза”. Алматы становится литературным героем – городом воды, прогулок и случайных встреч. Городом, где возможны свои белые ночи – не климатические, а внутренние.
Карина Кудекова в роли Настеньки – еще одно точное совпадение. “Я влюбляюсь в нее с каждой репетицией, – говорит Капин без театрального пафоса. – В ее исполнении Настенька, не образ, а человек, способный быть честным и прямым”.
Фото: Владимир Яроцкий
Перед каждым спектаклем – тетрадь, переписанный текст и подготовка. Называя театр работой, сложной и требующей дисциплины, артист не позволяет ему вытеснить все остальное. Пожалуй, главный портретный штрих сегодня – поиск переключателя. Маленького якоря, который позволяет включаться и выключаться исполнителю. “Это может быть даже колечко. Надел, и все сразу вспомнилось”. В этих деталях Чингиз особенно живой: человек, который хочет быть собранным и боится снова утонуть в эмоциях.
Вместо катарсиса
Фото: Владимир Яроцкий
Чингиз не романтизирует премьеру. “Белые ночи” будут меняться от показа к показу – “это живая материя, а не заводская деталь”. Не зовет к катарсису. Предлагает другое: “Мы просто вместе попробуем окунуться в Ф. М. Достоевского”.
Внимательность к тексту, партнеру, городу и себе – для Капина сегодня и есть новая форма зрелости.
После премьеры он пойдет дальше, уже без спешки и бегства. С тетрадью, с текстом, с городом, который снова хочется рассматривать. Возможно, именно так сегодня и выглядят его личные “белые ночи” между светом и паузой, между сценой и шумом Терренкура.
